Мудра самайи

Укрепление священных уз глубокого доверия

Фоторепортаж: путешествие Чогьяла Намкая Норбу в монастырь Самье (Тибет) в 1987 году.

Текст и фотографии: Джон Шейн (за исключением семейных снимков и фотографий Ринпоче в качестве преподавателя университета) © John Shane

Прослушать аудиоверсию статьи в подкасте на английском языке:

 

В 1987, 1988 и 1991 годах я путешествовал по миру вместе с Чогьялом Намкаем Норбу. Куда бы мы ни поехали, я повсюду брал с собой в прочном чемодане восьмимиллиметровую видеокамеру Sony, коробки с видеокассетами, небольшой внешний видеомонитор, микрофоны, видеомагнитофон и другое оборудование для съемки и монтажа в полях.

Время от времени я снимал на видео, как Ринпоче дает учение, хотя в целом за запись учений отвечали другие. Я же в основном снимал, чем мы занимаемся в остальное время.

В путешествиях по миру с Ринпоче моим надежным спутником всегда была видеокамера Sony.

Видеохроника тех лет есть в оцифрованном виде. На протяжении последних нескольких месяцев в своей небольшой студии в Лондоне я пересматривал записи, сделанные во время путешествий по разным странам. При просмотре видео я делал стоп-кадры и добавлял к ним заметки, чтобы можно было быстро вспомнить, что в каком файле находится.

У меня получился целый ряд стоп-кадров. Когда я посмотрел на эту подборку, то не смог не заметить одну вещь: что бы мы ни делали, где бы мы ни были, везде Ринпоче был беззаботным и непосредственным.

В какую бы страну мы ни приехали, с кем бы мы ни встречались, Ринпоче всегда находил, во что сыграть, какой фокус показать, какую песню спеть, какую шутку рассказать и в какое невероятное приключение с нами отправиться.

Норбу Ринпоче, несомненно, был очень серьезным человеком во всех отношениях. Но, раз за разом пересматривая видеоархивы из наших путешествий и делая стоп-кадры, я вдруг подумал, что серьезность Ринпоче и его игривую непосредственность, которую я заметил при просмотре видео, были по сути нераздельны. Его необычайная беззаботность была на самом деле внешним аспектом его глубинной внутренней серьезности.

Я просмотрел очень много видео, где Ринпоче смеется и шутит в окружении самых разных людей, в самых разных обстоятельствах, и в какой-то момент осознал: именно благодаря глубинной внутренней серьезности он мог действовать на внешнем уровне с такой беззаботностью.

Я вдруг понял, что именно давало Ринпоче внутреннюю свободу так играючи взаимодействовать с окружающим миром: полная реализация пустоты всех явлений, непоколебимое понимание того, что все происходящее – это игра энергии его собственного изначального состояния.

Другими словами, его глубинная внутренняя серьезность проявлялась вовне в том, что вся его жизнь была наполнена спонтанной беззаботностью, которую он проявлял с абсолютной уверенностью.

Это, конечное же, просто мое субъективное впечатление от внимательного наблюдения за Ринпоче при жизни и от недавнего просмотра материала, отснятого во время совместных с ним путешествий.

У других людей из близкого круга Ринпоче, хорошо знавших учителя, могло сложиться другое мнение.

Я говорю только за себя и вполне допускаю, что могу ошибаться.

Тем не менее мне кажется, что именно потому, что Ринпоче распознавал все происходящее как игру энергии изначального состояния – его естественной природы, – он мог одновременно делать много дел, требующих точности, и при этом нести этот груз ответственности с такой легкостью.

Жизненный путь Ринпоче – это жизненный путь человека, самоотверженно посвятившего себя другим.

Вся его жизнь была проявлением мудры обязательства. Под «мудрой» я имею в виду не просто жест руки, а скорее состояние его существа в целом.

Жизнь Ринпоче представляла собой мудру, символизирующую исполнение взятого им обета действовать на благо всех живых существ. Это стало основополагающим аспектом его самайи.

Кто-то подумает: духовная самоотверженность или священный обет – это обязательство, тяжелая ноша. Но мне кажется, что важная часть обязательства Ринпоче – его мудра самайи – выражалась в том, с какой игривой непосредственностью он нес ответственность.

Я считаю, что именно благодаря этой игривой легкости Ринпоче удалось с таким изяществом сделать так много. Он давал личные советы стольким людям, давал глубокие учения на протяжении стольких лет, основал столько ретритных центров в самых разных странах мира, где действуют свои законы и обычаи, и при этом написал столько книг – и все это благодаря тому, что мог заниматься всеми этими делами играючи

В жизнеописаниях Ринпоче много комментариев по праву посвящено предельной серьезности его обязательств по отношению к учениям Дзогчена и распространению этих учений. А ведь эту серьезность неизменно сопровождала необычайная игривая беззаботность, которую, как мне кажется, авторы статей о Ринпоче упускают из виду. Поэтому-то в своей статье я и решил уделить этой игривой беззаботности особое внимание.

Позже я планирую заняться монтажом, цветокоррекцией и записью звуковой дорожки с комментариями к видео, снятым в разных уголках мира, чтобы этими кадрами могли насладиться и другие. Может, и другие зрители при просмотре вспомнят о том, как Ринпоче все делал с игривой непосредственностью.

А пока все, что я могу сделать в рамках своей мудры самайи, – это поделиться с вами несколькими стоп-кадрами. Возможно, они помогут еще сильнее углубить доверие между нами, как на индивидуальном, так и на коллективном уровне, благодаря связи с Норбу Ринпоче.

Я решил не брать стоп-кадры из разных видеозаписей, сделанных в разных странах мира, а сосредоточиться на репортаже, снятом в одном месте. В знак уважения к месту рождения Ринпоче я выбрал кадры, снятые в 1987 году во время четырехмесячного путешествия по Тибету с Ринпоче и небольшой группой его учеников.

В то время, после многих лет, когда путешествия по Тибету были под полным запретом или разрешались только в сопровождении гида – представителя государственной власти, наконец-то на короткий период появилась возможность свободно посетить Тибет. На протяжении четырех месяцев мы могли свободно ездить, куда хотим, без гида и без контроля со стороны властей.

Вернувшись в родные места, Ринпоче с некоторой долей грусти смотрел на то, в каком удрученном положении оказалась его родина. Тем не менее эта поездка была веселой и беззаботной: Ринпоче снова встретился с родными и близкими, которые остались жить в Тибете, и укрепил связи с родной культурой, в частности с одной из важнейших святынь в духовной традиции, выдающимся представителем которой он был, – монастырем Самье. Это самый первый буддийский монастырь. В его строительстве в Тибете в 775–779 гг. участвовал сам Гуру Падмасамбхава (известный также как Гуру Ринпоче), архетип драгоценного учителя, положивший начало большому числу линий передачи учения и практик.

Я надеюсь, надеюсь играючи, что при просмотре фотографий в этой статье вы и сами, пусть лишь на мгновение, перенесетесь в 1987 год к Ринпоче в монастырь Самье, и что это позволит вам заново ощутить крепкие священные узы с Норбу Ринпоче и его учениками, кем бы они ни были и где бы они ни находились. И таким образом мудра самайи начнет проявляться в вашей жизни с новой силой.

Джон Шейн


В юности Ринпоче пришлось принять трудное решение. Чтобы выполнить свое обязательство действовать на благо всех живых существ, ему нужно было оставить семью и покинуть родину. Он в одиночку отправился на другой конец света, взяв с собой только учения, которые хранил в сердце и уме.

Приехав на Запад, он сначала стал преподавать в Восточном университете Неаполя. Позднее, по многочисленным просьбам, он начал передавать учение Дзогчен.

Когда я впервые встретил Норбу Ринпоче в Лондоне в 1978 году, он был еще молодым. Ринпоче к тому времени лучше знал итальянский, чем английский, поэтому и учения он давал на итальянском. Я тогда владел итальянским и основами буддизма и уже следовал другим учителям тибетского буддизма, поэтому вскоре после встречи с Ринпоче я стал его переводчиком на ретритах и во время выступлений в разных уголках мира. Позднее вместе с Ринпоче мы занялись подготовкой книг на английском языке.

В 1987 году мы вместе с Ринпоче объездили много стран. Во время этого путешествия мы с моей тогдашней женой Джо, нашей дочерью Джесси (которой тогда не было и двух лет) и небольшой группой учеников Ринпоче посетили и Тибет.

Когда мы приехали в Лхасу, Ринпоче остановился в домике своих сестер на окраине города, а остальные заселились в гостиницы.

В Лхасе мы в том числе посетили Лукханг, тайный храм Далай-ламы, расположенный на острове в озере за дворцом Потала (см. фото выше).

Для путешествий по священным местам за пределами Лхасы мы взяли в прокат микроавтобус и наняли местного тибетского водителя. В качестве переводчика для общения с водителем и должностными лицами, с которыми нам нужно было взаимодействовать, выступала Донателла Росси, ученица Ринпоче из Италии: она свободно говорила на китайском и хорошо владела тибетским.

Ринпоче решил посетить монастырь Самье, первый построенный на его родине буддийский храм, и мы рано утром выдвинулись на автобусе по ухабистым дорогам в юго-восточном направлении. На месте мы были через два с половиной часа.

У реки Ярлунг Цангпо (ее еще называют Брахмапутра), самой высокогорной реки в мире, нам пришлось ждать паром. В телескопический объектив своей камеры я смог разглядеть вдалеке силуэт паромщика, подплывающего к южному берегу реки, где его уже ждали мы.

 

 

Паром причалил, и мы стали загружать на борт свои вещи.

Большинство великих лам путешествуют в сопровождении целой свиты монахов… Но Ринпоче никогда не был монахом. Переехав на Запад, он женился и завел семью. У многих его учеников, в том числе и у меня, тоже были свои семьи. Поэтому, когда я решил отправиться в путешествие с Ринпоче, никого не смутило, что я взял с собой свою семью и что моя дочь Джесси отправилась в Тибет, когда ей еще не было и двух лет. На протяжении всего нашего путешествия с Ринпоче по миру у Джесси ни разу не возникло проблем со здоровьем. Более того, в Тибете она была единственным участником нашей группы, кто не страдал от горной болезни, когда мы туда только приехали. Даже Ринпоче, родившийся в Тибете, поначалу чувствовал затруднение дыхания на такой высоте, особенно ночью.

Во время переправы через реку я успел посидеть рядом с Ринпоче, который, как всегда, шутил и веселился. В правом нижнем углу на фотографии выше – старшая сестра Ринпоче Асо, жившая тогда в Лхасе.

На протяжении всей нашей поездки Ринпоче не снимал толстой куртки. Он часто носил пуховик даже в летнюю жару. В этот раз у него была ярко-красная куртка

Племянница Ринпоче Пунцог Вангмо, которая сейчас возглавляет Школу тибетской медицины при Институте Шанг Шунг, в то время заканчивала обучение тибетской медицине в Лхасе. Она тоже присоединилась к нашей небольшой группе, путешествовавшей с Ринпоче по Лхасской долине. Когда мы переплывали на другой берег Ярлунг Цангпо, поднялся сильный ветер и нам пришлось укутываться потеплее, чтобы не замерзнуть.

 

Пунцог Вангмо отдыхает на пароме.

 

 

 

 

 

В маленькой группе близких учеников Ринпоче, сопровождавших его в поездке в Тибет, был и Адриано Клементе, один из главных переводчиков тибетских текстов, написанных Ринпоче. Будучи прекрасным музыкантом, сегодня Адриано является умдзе, или главным ведущим практик, в Дзогчен-общине.

 

 

По мере приближения к северному берегу реки можно было разглядеть ожидавший нас старый битый грузовик – наше «такси» в Самье.

Паром никак не мог причалить к берегу, чтобы высадить нас. Наконец, он достаточно приблизился к суше, и Ринпоче в красной куртке сошел на берег. За ним последовала его сестра.
Высадившись на берег, мы загрузили багаж в грузовик и забрались в кузов.
Мы поехали по ухабам в Самье. Ринпоче с сестрой сидели в закрытой кабине грузовика, а остальные ехали, обдуваемые холодным ветром, сзади и крепко держались за борта открытого кузова. Когда мы приехали в Самье, сестра Ринпоче вышла из кабины, держа в руках белую соломенную шляпу.

 

За ней вышел и сам Ринпоче, в красной куртке.

 

 

 

 

 

После трудной дороги мы собрались своей маленькой группой во дворе монастыря Самье. Я посмотрел по сторонам и увидел, как местные жители занимаются своими повседневными делами.

 

 

 

Я увидел, как сильно пострадал монастырь от разрушений, и снял на видео строительные леса, возведенные для проведения ремонтных работ там, где некогда была золотая крыша, от которой не осталось и следа. В этот момент мне вспомнились слова Рипоче, которые я не раз переводил: «В Тибете возводили великолепные храмы с крышами из золота. Но в тот момент, когда мы потеряли свою страну, помогли ли эти золотые крыши сохранить учение…? Нет. Сохранить учение помогли те, кто хранил эти учения в сердце и уме».

И вот я смотрю на Ринпоче во дворе монастыря Самье, золотая крыша которого была полностью разрушена, и не могу избавиться от мысли, что он сам и был тем самым человеком, что «хранил эти учения в сердце и уме». Когда ему пришлось покинуть родину, он взял эти учения с собой и хранил их в себе, где бы он ни был.

А теперь, когда Ринпоче вернулся в Тибет, он принес эти учения обратно к истокам.

 

Из-за ограничений, введенных правительством, во время нашего визита в монастыре не было великих лам. Тем не менее у ворот нас приветствовала группа юных монахов.

 

 

 

У главного входа в храм Ринпоче ненадолго остановился и молча посмотрел на то место, где раньше была крыша. Я забрался на крышу соседнего здания, чтобы снять видео (этот стоп-кадр как раз из него). Оттуда я видел, как Ринпоче в белой шляпе и красной куртке смотрит поверх строительных лесов туда, где некогда была крыша.

 

Норбу Ринпоче повел нас к колонне с письменами, повествующими об истории основания монастыря Самье, и разъяснил нам значение этих надписей.

 

 

 

 

После этого Ринпоче вошел через главный вход в зал, где его ожидал старший монах.

 

 

 

 

Монах провел Ринпоче через внутренний двор храма к центру мандалы Самье.

 

 

 

 

Фрески на стенах монастыря сильно пострадали, но несколько фресок все же можно было рассмотреть. Ринпоче разъяснил нам их значение.

 

 

 

 

Старший монах принес Ринпоче посох, обернутый в белый кадак в знак его святости.

 

«Это посох Вималамитры», – пояснил Ринпоче, а потом поведал нам о жизненном пути учителя Дзогчена, жившего в восьмом веке. Вималамитра был учеником Шри Сингхи и одним из восьми учителей Падмасамбхавы. Царь Трисонг Децен пригласил его к себе в Тибет, где Вималамитра провел 13 лет. Рассказывают, что днем он переводил сутры и тантры, а ночью давал учение Дзогчена царю и другим ученикам. Позднее Вималамитра уехал из Тибета в Утайшань, где достиг наивысшей реализации Дзогчена – великого переноса.
Выдающийся переводчик тибетских текстов Констанс Уилкинсон вместе с Джо и Джесси Шейн слушают объяснения Ринпоче.

 

Нас повели по лестнице на верхний этаж, откуда открывался вид на равнину, где расположился монастырский комплекс Самье.

 

 

 

Ринпоче воспользовался тем, что мы так высоко поднялись, чтобы сделать несколько снимков с общим планом монастыря. Комплекс был построен по образу буддийского храма Одантапури в индийском городе Бихаре в виде мандалы, отражающей древние представления буддистов о вселенной. Главный храм, Уце, олицетворял собой гору Меру в центре мандалы.

 

 

Затем мы спустились обратно на первый этаж. Мы шли с Ринпоче по темным коридорам, ведущим к центру храма. На алтаре среди ритуальных торма горели масляные светильники. Воздух вибрировал от громкого непрерывного боя барабана, пока монах делал в зале ритуальную практику.

 

 

 

В слабоосвещенном углу нас ждал встречающий совсем другого рода. Под непрекращающиеся звуки барабана, отражающиеся от стен, мы увидели таинственную статую охранителя, облаченного в белые кадаки.

 

 

 

 

Ринпоче выразил почтение охранителю.

 

 

 

Мы пошли дальше, мимо масляных светильников и молитвенных барабанов,…

 

 

 

 

 

 

…пока не очутились в центральном зале и не увидели в другом конце статую…

 

 

…самого Гуру Ринпоче, архетипа Драгоценного Учителя и одного из основателей Самье. Силой своей тантрической практики он смог преодолеть все препятствия и завершить строительство монастыря. Эта история нашла отражение в ритуальных сакральных танцах.

Наш драгоценный учитель Норбу Ринпоче присел на несколько минут на скамейку среди деревянных ящиков со священными тибетскими текстами,…

 

…обратил взор на статую Гуру Ринпоче,…

 

 

 

 

 

 

…встал и склонил голову к ногам статуи, совершив поклон в дань уважения Гуру Ринпоче.

 

mudra samaya

 

 

 

 

Мы следили за Ринпоче и в какой-то момент встретились взглядом со статуей: глаза Гуру Ринпоче были широко открыты, как в практике созерцания, характерной для Дзогчена.

 

mudra samaya

Ваджра, или дордже, в руке Гуру Ринпоче, символ проявления мощи и энергии освобожденного ума за пределами пространства и времени, указывала нам, что настало время уезжать из Самье, из Тибета …

…и направиться в другое место, в другое время… в сторону нового храма, основанного в итальянской Тоскане в конце ХХ века.

 

Норбу Ринпоче нес в себе учение и был воплощением сущности учений, проявляя Гуру Ринпоче в своей жизни. Когда он уехал на Запад, он принес это учение с собой.

Мне удалось заснять, как на горе Амиата, в тосканской глубинке, Ринпоче закладывал привезенные из Тибета реликвии в основание первого храма Дзогчен-общины. Ринпоче сам занимался проектированием и привлекал средства под строительство храма, за основу которого был взят тибетский монастырь Самье, построенный много веков назад. Так Ринпоче проявлял в действии свою мудру самайи, которую поддерживал на протяжении всей своей жизни.

Вдохновленный примером Ринпоче, отдавшим свою жизнь на благо других, я написал это стихотворение о своем твердом намерении продолжать по мере своих сил писать стихи и практиковать перед лицом многочисленных невзгод, поджидающих нас всех в современном мире..

Мудра самайи

(Глас вопиющего в пустыне)

Джон Шейн

Человечество прячет на теле глубокие шрамы:
От колоний и рабовладения старые раны.
Я оставил надежду на полное их исцеление.
Но я клятву даю сделать вклад свой посильный в лечение.

Для всеобщего блага не буду я рук опускать.
Льется песней мой голос, и я не готов умолкать.
И пусть это лишь глас вопиющего где-то в пустыне,
Песнь свою подношу я на благо живых всех отныне.

В мире столько богатств! Узкий круг их к рукам прибирает.
Большинства же удел – нищета без конца и без края.
Да, я видел голодные взгляды на лицах детей.
Я встречал распри братьев, вражду среди близких друзей.
Но клянусь, нам под силу сейчас новый выход найти
И решить все проблемы на этом нелегком пути.

И я верю всем сердцем, что я могу сам измениться,
А все вместе мы сделаем так, что раздор прекратится.

Для всеобщего блага не буду я рук опускать.
Льется песней мой голос, и я не готов умолкать.
И пусть это лишь глас вопиющего где-то в пустыне,
Песнь свою подношу я на благо живых всех отныне.

Кто-то скажет, что нет, нас с тобою уже не спасти.
Что мы сами страдания все на себя навлекли,
Что мы сами и стали причиной такого падения
И что сами себя обрекли на сплошные мучения.

Это ложь, я считаю. Ложь тех, кто так сильно боится,
Что мы можем посметь дать шанс миру взять и измениться.

Их слова словно яд для ушей, а их цель – все порушить,
Запугать нас сильней. Ну а я не намерен их слушать!

Для всеобщего блага не буду я рук опускать.
Льется песней мой голос, и я не готов умолкать.
И пусть это лишь глас вопиющего где-то в пустыне,
Песнь свою подношу я на благо живых всех отныне

Среди нас много тех, кто с нуждою знаком не по слухам,
И пытается выжить на скудного хлеба краюхах.

Здесь бездомные всюду по улицам города бродят
И порой еле-еле с концами концы они сводят.
Потонув в нищете и не в силах уж больше бороться,
Выход ищут, увы, в забытьи: выпить иль уколоться.

Безусловно, нам будет непросто достичь своей цели,
Чтобы выбраться нам и дойти, куда мы и хотели.

Но я сердцем клянусь и душой: не сверну я с пути.
Буду к нашей судьбе предначертанной смело идти.

Пусть проявится наша заветная цель наяву,
Даже если я сам до тех славных дней не доживу.

Для всеобщего блага не буду я рук опускать.
Льется песней мой голос, и я не готов умолкать.
И пусть это лишь глас вопиющего где-то в пустыне,
Песнь свою подношу я на благо живых всех отныне.

Перевод на русский язык — Ольга Юдина.